Он многое потерял со своей смертью, но долгие годы, десятилетия даже не подозревал об утерянном. Во второй раз он был рожден спустя полвека после своей смерти, в Шелбивилле, штат Теннесси, в семье, державшей небольшую винокурню – семье непримечательной, если не сказать «невзрачной». (Впрочем, конкретно этот факт Уилбур начал осознавать только после того, как вспомнил, кто он есть.) Пусть он не развивался так же быстро, как после первого своего рождения, и все же оказался способным ребенком, очень скоро начавшим ходить и разговаривать. Передалась ему из прошлой жизни и некоторая неразговорчивость в детстве, которая, однако, прошла с возрастом, и молодого Говарда стало очень трудно заставить замолчать. Он был единственным ребенком в семье, и безусловно, любимым, и его родители не жалели для него никаких (не очень великих) средств, при том что юному Говарду всегда хотелось жить на полную катушку. В молодости он был довольно неосмотрителен, увлекался своеобразными вещами наподобие капоэйры и всевозможных духовных практик, пытался стать вегетарианцем (продержался полгода, после чего оторвать его от мяса стало невозможно) и для расширения сознания покуривал травку – сам теперь считает, что это было глупо, но по крайней мере теперь объяснима его тяга к странному. И к травке в особенности. Он просто не знал, что именно нужно делать.
Все остальное в его жизни вообще было довольно заурядно. Он отучился, потом отучился еще раз, во время учебы женился, потом переехал в Манчестер, в Нью-Гэмпшире, родной город его жены, потом устроился на работу, потом завел детей (двух очаровательных дочурок, пошедших в их не менее очаровательную мать), попутно закрутил короткий роман со своей ученицей-старшеклассницей (едва не попавшись), обзавелся пистолетом после того, как на него напали, вышвырнув из машины и сломав ему руку – и все это время он работал все там же. Настоящий Уилбур Уэйтли, тот, кого деревенские называли Колдуном, вспоминает прежнюю жизнь с отвращением и пренебрежением: столько лет потрачено впустую! В прошлый раз он прожил всего пятнадцать лет, и все же добился куда большего – а сколько могло быть сделано за тридцать восемь лет! Теперь ему придется очень быстро это наверстывать.
Все произошло благодаря его натянутым отношениям с собаками. Собаки никогда не любили его, хотя сам Говард не мог сказать, чтобы когда-либо боялся их по-настоящему – уж скорее они его боялись. Боялись, рычали, регулярно облаивали, но по большей части старались не приближаться. Когда он съехался со своей будущей женой, ее малинуа облаял его, отпрыгивая в сторону, как только Говард пытался к нему приблизиться, раза два или три даже попытался приблизиться, но так и не решился. Постепенно Данвичу удалось наладить отношения с псом до нейтральных, хотя все это время он и чувствовал стойкое и не проходящее желание отравить шумную тварь, скалившую на него здоровенные белые зубы. Это был один из тех моментов, когда в нем просыпалось что-то, казавшееся ему незнакомым и даже чуждым, что-то темное и злобное, и очень опасное. Все дело всегда было в собаках. В них – и в коричневых птичках, иногда прилетавших под его окна и заводивших заунывные, мрачные и пугающие песни. (Потом он вспомнит – так кричат козодои, и странность была лишь в том, что раньше они всегда прилетали на смерть, а теперь пытались преследовать его.)
В тот вечер пятницы, два года назад, он слегка выпил с коллегой (редкостным на самом деле тупицей) и возвращался домой, не слишком торопясь, чтобы немного проветрить голову. Тогда само провидение свело его с группой бродячих собак – чтобы этих тварей наконец поймала какая-нибудь служба отлова и пустила на косметические опыты! Он, разумеется, схватился за пистолет – он уже давно не выходил из дома без пистолета, с тех самых пор как зажила рука, чтобы он смог заполнить заявление на ношение – и собаки даже притормозили: эти сволочи знали, что такое огнестрел. Говард уже понадеялся, что и эта его стычка с собаками закончится мирно, но они все же бросились на него – несколько шрамов на руках остались до сих пор. Он успел, кажется, выстрелить, услышал визг и подвывание, а потом в голове как будто что-то разорвалось. Он уже чувствовал эти клыки, знал их погружающимися в его плоть, и то темное и злое, что таилось в спокойном и уравновешенном учителе, вырвалось наружу. Какая-то нечеловеческая ярость, заставившаяся животных отступить, скалясь и скуля. Потом он вернулся домой, как в тумане, силясь сопоставить свою жизнь и ту часть воспоминаний, которая тоже когда-то принадлежала ему – иначе кому она вообще могла принадлежать, если находилась в его голове? Жена была в панике, бегала с какими-то полотенцами, и пришлось запереться от нее в ванной, потому что сейчас она вызывала у него только огромное раздражение и желание ударить.
Память накатывала волнами. Билась о стенки его черепа, причиняя боль и вместе с тем – радость. Как если бы он срывал с раны засохшую корку крови, снимал старую кожу, чтобы наконец-то предстать перед миром в той, чтобы была ему больше к лицу. Кожа с него не сошла, но в разум хлынул поток воспоминаний – пятнадцать лет, его рождение, его уродливый брат, все же при этом взявший гораздо больше от их общего, великого отца, восхождения на Сторожевой Холм, бесчисленные книги, которые его дед подклеивал для него, чтобы дать своему внуку почерпнуть то, что еще можно было почерпнуть из этих рассыпающихся листов, за которыми не было должного ухода. Он видел себя снова, себя прежнего – себя и в то же время не-себя, кого-то другого, того, кого его очеловечившийся разум отказывался принимать и понимать. Он видел собственное тело, нечеловеческое, с щупальцами, источающими то ли сукровицу, то ли желчь, пока из него уходила жизнь, а козодои за окном оглушительно кричали, готовясь к охоте на его дух. Он призывал своего отца перед смертью, и может ли так быть, что Отец и правда услышал его? Может ли быть так, что время для Затаившегося на Пороге течет иначе, и для него прошли ничтожные мгновения между смертью сына и его возвращением? Да, да, так и было.
Он очнулся спустя несколько часов на полу в ванной, с разбитой бровью, из которой обильно текла кровь, заливая бежевую плитку пола, когда в замке двери щелкнул ключ. Его… жена говорила, что он кричал, потом бормотал что-то на непонятном языке, словно бы разговаривал с кем-то, и словно кто-то отвечал ему. Да, его Отец вернул его, ведь не даром Он ведал Ключом и Вратами, был ими. Ему стоило труда убедить супругу, что ему не нужен врач.
Все тридцать восемь лет его жизни отдалились и казались теперь ненастоящими, как будто он видел сон и только теперь проснулся. И его настоящий Отец требовал от него служения и нуждался в нем, своем эмиссаре. Надо будет только отыскать своего брата, ведь не мог же он вернуться в этот мир в одиночестве. Пусть внешний вид этого существа был отталкивающим даже для Уилбура, ему требовался его близнец, чтобы вместе они, наконец, завершили свою миссию. Вернувшиеся к нему знания, заполонившие его мозг, помогли Уилбуру в поисках родной крови и указали на Массачусетс – возможно, на Бостон, но у него не было точных координат. Как этот ритуал требовал жертвенной крови, так и дальнейшие поиски брата требовали серьезных приготовлений. Из своей новой жизни Уилбур знал, что теперь он не может просто сорваться с места и уехать, к тому же пока у него не было доступа к золоту, которым он прежде расплачивался за все необходимое. Требовалось и гостевое разрешение на ношение оружие, если он намерен отправиться в Бостон: он не желал повторения своей смерти и собирался позаботиться о своей безопасности. Его тело было слабо, и ему придется следить за собой, чтобы не умереть снова: Отец не простит ему второй ошибки. Одной из самых серьезных помех были его работа и его семья, и если с первым было легко справиться, просто уволившись, то избавиться от жены и дочерей, просто убив их, чтобы некому было его искать, Уилбур не мог: слишком много внимания привлечет тройное убийство, а его будут подозревать в первую очередь. Впрочем, это не помешало ему не увольняться с концами, а потребовать отпуск (связь со школой и доступ ко множеству детей мог ему еще пригодиться), а также обстоятельно поговорить со своей никчемной супругой и объяснить ей, что будет, если она попытается заявить о его исчезновении в полицию. Что касается денег – после того, как он найдет брата, надо будет вплотную заняться людьми, играющими в этой жизни роль его родителей: от продажи винокурни можно будет также получить некоторую сумму денег. Следовало действовать быстро и решительно: Йог-Сотот и так долго ждал пробуждения своего сына. |
